Галинкина любовь [Я буду держать тебя за руку] - Юлия Владимировна Монакова

палату. И да, нужно ведь известить его родных… Как это лучше сделать?

– У него, наверное, есть мобильный телефон, – она растерянно пожала плечами. – Просмотрите список контактов… Ну или он сам скажет, когда ему станет получше.

– Да, это разумно, разумно… Ну, ещё раз вам спасибо, милая. Как вас зовут? Вы бы оставили свои координаты.

– Галина. Галина Тесленко, – выговорила она, волнуясь. – Девушка на ресепшне уже записала мои данные и телефон, когда мы приехали. Сказала, что у вас порядок такой…

– Ну и отлично, – врач снял очки и поморгал уставшими глазами. – Не смею вас больше задерживать.

– А… повидать его нельзя? – спросила вдруг Галинка, удивляясь самой себе. Врач с удивлением взглянул на неё, но тут же мягко улыбнулся.

– Не сегодня. Поймите, Галочка, он находится в реанимации, ему сейчас противопоказаны любые контакты с внешним миром. Больному в его состоянии требуются абсолютные тишина и покой. Даже простой разговор – уже определённая физическая нагрузка.

– Я понимаю… – она опустила голову. – Конечно же, понимаю.

– О нём хорошо позаботятся. Не волнуйтесь и поезжайте спокойно домой, ложитесь спать. Утро вечера мудренее!

Он ободряюще похлопал её по плечу, развернулся и зашагал прочь по коридору. Галинка же, тяжело вздохнув, поплелась к выходу.

Заснуть ей, разумеется, не удалось.

Проворочавшись всю ночь на жёсткой неудобной кровати (покойная балерина Ариадна Морозова, вероятно, была истинным спартанцем), Галинка обречённо поняла, что это бесполезные попытки. Когда за окном чуть-чуть посветлело, она сообразила, что наступило утро, и со вздохом отправилась на кухню пить чай.

К её удивлению, Женя уже был там. Вернее, не уже, а всё ещё – кажется, он тоже бодрствовал всю ночь, судя по его красным глазам и слегка безумному общему облику. На столе стояла забытая чашка кофе, холодная даже с виду, а Женя, уставившись в экран ноубука, привычно барабанил пальцами по клавиатуре, не замечая ничего вокруг. Галинка поставила чайник, достала из холодильника сыр и колбасу, сделала несколько бутербродов, затем заварила и налила себе и Жене свежего чая. И только после того, как она поставила чашку практически перед его носом, он, наконец, пришёл в себя и опомнился.

– О, ты ещё не спишь, – ошалело произнёс Женя, хлопая глазами. – А я тут программку одну пишу, ну и увлёкся малость… Который час?

– «Светает!.. Ах! как скоро ночь минула!..» – насмешливо процитировала Галинка бессмертные грибоедовские строчки. – А ты всё программируешь, программируешь, да никак не выпрограммируешь. Хорош уже, давай завтракать.

Женя с аппетитом впился зубами в бутерброд и удивлённо отметил:

– Слушай, а ведь правда – жрать охота!

Галинка подвинула к нему чашку чая ещё ближе – не заметит ведь, бедолага, и вздохнула:

– Тебе, кажется, всё нипочём: хоть война, хоть землетрясение, хоть цунами. Посади тебя на кучу мусора – всё равно будешь свои программки писать.

Он не стал спорить. Некоторое время они молча, в унисон, жевали бутерброды и с удовольствием прихлёбывали горячий чай. Наконец Галинка нерешительно спросила:

– Жень, а ты любил когда-нибудь… по-настоящему?

Он удивлённо посмотрел на неё.

– Ну, у меня были девушки…

– Да я не об этом, – отмахнулась она с досадой. – А любовь? Вот такая, чтобы как в книжках пишут?

– Ну, как в книжках, наверное, и не бывает, – засмеялся он, но Галинка не склонна была разделять его веселье.

– Бывает. Ещё как бывает. Ты просто этого пока не испытывал…

– Можно подумать, ты испытывала, – фыркнул он. – Скажешь, что вся твоя блажь по Даниле – и есть настоящее чувство?

– Это не блажь, – оскорбилась она. – Там иное… Ты действительно ничего не понимаешь.

– А тут и понимать нечего, – безжалостно возразил он. – Ну, была ты маленькой сопливой девчонкой, встретился тебе парень намного старше тебя, и ты сотворила из него кумира… Типичная, в общем-то, история. Только другие девчонки вырастают из своих романтических детских переживаний, а ты так и осталась на уровне той глупой восьмилетки.

Она была так возмущена, что даже не нашлась, что возразить. Может быть, потому, что возражать было нечего? Галинка вдруг поймала себя на странной мысли: ведь она спорила с Женей скорее по инерции… Самое странное, что впервые за много лет – за тринадцать чёртовых лет! – она не начинала своё утро с мыслей о Дане. И, задавая вопрос о настоящей любви – вот парадокс – она вовсе не его имела в виду. Не его, но… тогда кого же?

Она растерялась, вспыхнула, заметалась, не зная, что делать со свалившимся на неё открытием.

– Ну что ты всполошилась, как курица, – добродушно заметил Женя; от чая он подобрел, размяк и сейчас, откинувшись на спинку стула, сонно хлопал глазами. – Любишь своего Данилу – и люби на здоровье. Я же не возражаю… хоть и по-прежнему считаю, что вы с ним не пара.

– Ещё бы ты по-другому считал, – усмехнулась Галинка миролюбиво. – Он ведь женат на твоей сестре.

– Сестру свою, напоминаю, я сам впервые увидел пару месяцев назад. Мне особо не с чего быть пристрастным. Мы с Викой практически не общаемся, ей всё некогда. Но, тем не менее… Тем не менее, они с Данилой больше подходят друг другу.

Раньше эти слова отозвались бы в Галинкином сердце застарелой болью. Сейчас же она не чувствовала ничего, похожего на ревность. Это было странно, непривычно и ново. Много лет подряд она просыпалась и засыпала с любимым образом в воображении. Она не хотела замечать никого вокруг, остальные парни для неё просто не существовали. И вот теперь… теперь её, кажется, отпустило. Она осторожно проверила себя: представила Данилу и Вику рядом. Ни-че-го. То есть, совсем ничегошеньки. Неужели она, наконец-то, свободна?

Галинка вдруг поняла, в чём её проблема. Она могла бы осознать себя освобождённой намного, намного раньше – просто сама не хотела этого. Ей нравилось окружать себя ореолом романтических страданий. Нравилось мучаться от безответного чувства. И вот, наконец, настал момент, когда ей всё это надоело. Захотелось чего-то нового – новых эмоций и переживаний. Новой любви…

«Интересно, – ехидно спросил её внутренний голос, – желание новой любви как-то связано с Белецким?»

Щёки опалило краской смущения. Галинка растерялась, но поняла, что улыбается. Чувствовала себя при этом она полной идиоткой.

Сколько времени они провели вместе? Десять, пятнадцать, максимум – двадцать минут? Всего ничего… Но отчего же так скачет сердце, кружится-вертится, словно на карусели из детства? Почему горит лицо? Она ведь просто выручила человека в беде, не более того. Он был беспомощен, и она совершенно случайно оказалась рядом…

Галинка вспомнила его голову на своих коленях. Тёмные растрепавшиеся волосы, к которым она прикасалась